15 августа исполняется сто лет со дня рождения известного советского, (позже американского) актера, шоумена и хореографа Бориса Сичкина. Не каждый читатель вспомнит сразу эту фамилию, но имя одного из сыгранных им героев, – Буба Касторский, обладает эффектом мгновенного узнавания, над которым не властно время. Роль колоритного одесского куплетиста в суперпопулярном в 1960-1970 годы фильме «Неуловимые мстители» принесла Борису громкую славу, признание и популярность.
Его игра была настолько запоминающейся и органичной, что множество людей, включая знакомых, до конца дней называли артиста Бубой. (Так что это прозвище – отнюдь не ноу-хау другого актера, подавшегося в политику!). Но Сичкин не обижался на зрителей, не смотря на внушительную фильмографию, видевших его актером одной роли. Да и сам не отделял себя от этого образа, вновь и вновь возвращаясь к нему на сцене. Ведь там он по-сути играл самого себя…
И, конечно, есть немало других причин вспомнить этого человека. Борис Сичкин – наш соотечественник, он родился в столице Украины, там вырос, получил образование и приобщился к сцене. Из Киева начались его фронтовые дороги, которые пролегли через Сталинград, Варшаву, Прагу, Кенигсберг и завершились в поверженном Берлине. Кроме того, именно Б. Сичкин первым сыграл в кино нашего знаменитого земляка. Роль Брежнева он играл в двух фильмах, в том числе в картине «Никсон» знаменитого режиссера Оливера Стоуна, удостоенной четырех «Оскаров». Один из трофеев достался исполнителю главной роли – легендарному Энтони Хопкинсу.
Дебют на Еврейском базаре
Борис Моисеевич Сичкин появился на свет 15 августа 1922 года в Киеве в большой еврейской семье, где все обладали различными талантами. Отец в свободное от работы в сапожной мастерской время, играл на скрипке, Мать – прекрасно пела, в молодости выступала в оперетте. Естественно, каждый из семерых детей играл, пел или танцевал. Старший брат подучил танцам и Борю, тот поднабрался уличных танцев у приятелей – цыганчат, и еще до школы плясал на знаменитом киевском Евбазе (Еврейском базаре) перед тамошней, весьма специфической публикой – торговцами, жуликами, бандитами и проститутками. Там получил свои первые гонорары – продуктами, что было подспорьем для большой семьи, которая жила весело, но бедно – отец умер, когда Боре было всего четыре. И он подрабатывал, как мог – торговал папиросами и леденцами, был подручным маляра, водопроводчика, автогенщика, штамповщика, кровельщика…
Учился Сичкин не особо прилежно – ему в школе было скучно, он уже тогда грезил сценой. «Сколько я сражался с мамой за это право, – вспоминал он, – в конце концов, она махнула рукой: «Пусть будет артистом – все лучше, чем жуликом»! И Борис поступил в хореографическое училище, одновременно выступал в Ансамбле народной песни и танца УССР. Солдатом он стал ровно за неделю до войны – 15 июня 1941 года Бориса приняли в Ансамбль песни и пляски Киевского военного округа.
Рядовой Сичкин становится артистом фронтового ансамбля Юго-Западного фронта. Служил в одной команде с будущими Тарапунькой и Штепселем – Юрием Тимошенко и Ефимом Березиным, тогда дуэт комиков выступал под именами повара Галкина и банщика Мочалкина. Не раз артисты попадали под обстрелы, в опасные передряги. «Во время войны я с Юрой оказался в окружении. Мы выступали перед солдатами в Ромнах. И вдруг в город вошли немцы. Надо было срочно выбираться. Грязь была страшнейшая. И мы застряли. Нам сказали, кто хочет остаться, чтобы вытащить из грязи машины, оставайтесь. Вызвались добровольно помочь нашим солдатам я, Юра и третий артист, Микитенко. За это я потом получил свою первую медаль «За боевые заслуги». Мы пять дней держались под пулемётным огнём. Многие солдаты, даже офицеры были подавлены, уже прощались с жизнью, и мой оптимизм помог им выстоять. Наконец, один мастеровой парень сумел починить трактор и одну за другой вытащил машины, на которых мы выехали», – писал Сичкин в своих воспоминаниях. С Тарапунькой он дружил потом многие годы.
К вершинам славы
После войны Сичкина пригласили в Москву, в Ансамбль песни и пляски Советской Армии. С 1948 года – артист Москонцерта. Работал в ансамбле литературной и театральной пародии «Синяя птичка» под руководством В. Драгунского, исполнял интермедии, был автором текстов, балетмейстером. Сниматься Сичкин начал с 1954 года. Он не был профессиональным киноактером, но его, как правило, второстепенные роли поражали своей яркостью. Таким был контрабандист из «Капитана голубой лагуны», конферансье из «До свидания, мальчики!» и др. До «Неуловимых мстителей», вышедших в 1967 году, в его портфеле было уже пять фильмов, но попал он в советский вестерн случайно.
На роль Бубы Касторского изначально планировали Эммануила Геллера, актера подобного типажа (кстати, тоже наш земляк, уроженец Екатеринослава), старшего поколения – он снимался еще в «Веселых ребятах», «Цирке» и других фильмах Александрова. Но как-то в Доме кино режиссер Кеосаян столкнулся с Б. Сичкиным. «Эдик, нет ли для меня какой-нибудь роли?» – поинтересовался у приятеля Сичкин. «Кстати! Как раз есть роль, специально для тебя! Никаких проб, ты в фильме»! Так Борис Сичкин получил роль, ставшую лифтом на вершину славы.
Следует отдать должное, и он сделал существенный вклад в успех фильма, и не только мастерской игрой. По сценарию Буба Касторский должен был появиться в кадре лишь раз. Но Сичкин на съёмках начал импровизировать одесскими шуточками, и так удачно, что роль в итоге существенно расширилась. Он потом рассказывал, что работая над ролью Бубы, ходил в гости к Леониду Утесову, с которым жил в одном доме по адресу Каретный Ряд, дом 5/10, слушал его и перенимал манеру речи. «Он так говорил «за родную Одессу», так описывал сценки из одесской жизни, что я слушал, открыв рот. Он был гениальным одесситом, сохранившим на всю жизнь очаровательный одесский говор, одесскую напевность речи».
Поучаствовал Борис и в развитии сюжетной линии. В частности, сам инициировал убийство своего героя в конце второй серии, вышедшей через год (кто ж знал, что по «просьбам трудящихся» придется через три года выпустить еще одно продолжение – «Корона Российской империи»?). «Это я придумал. Я ему сказал: «Эдик, давай убьем Бубу, а то у нас получается оперетта. Четыре ребенка и артист – одессит победили всю белую армию». Мы показывали картину в ЦК ВЛКСМ, и Кеосаян сказал, если меня не будут жалеть, то возобновим старый финал. Но, когда фильм закончился, все повернули мокрые лица в нашу сторону и попросили не убивать Бубу. На что Эдик сказал: «Вот теперь ты убит!»
Причем «убийство» поручили лучшему другу Сичкина, актёру Аркадию Толбузину, который в «Неуловимых» играл полковника Кудасова. «В жизни он бы меня закрыл от пули своей грудью, как и я бы его. Мы настолько были неразлей вода, настолько одинаковы во взглядах, в отношении к жизни, просто как двойники, как близнецы. Щедрый, добрый человек был, жаль рано ушел»…
Премьера фильма состоялась 29 апреля 1967 года. Это был триумф. За первые два месяца фильм посмотрели 30 млн. зрителей. После выхода «Неуловимых» Сичкин продолжал сниматься, сыграл в таких фильмах, как «На войне как на войне», «Последние дни Помпеи», «Повар и певица», «Варвара-краса, длинная коса», «Золотые рога» и «Интервенция». В этой картине Геннадия Полоки с В. Высоцким в главной роли, Сичкин играл артиста варьете дуэтом со своей женой, хореографом Галиной Рыбак. Зрители этот фильм, запрещенный цензурой, увидели лишь в 1987 году.
Узник творчества
В перерывах между съемками актер колесил по стране с выступлениями – пел, танцевал, декламировал, собирая полные залы. Успех Бубы, а это прозвище намертво приросло к Сичкину, не давал покоя завистливым коллегам и чиновникам от культуры. В 1973 году артиста обвинили в том, что он получает завышенные гонорары, что приравнивалось к хищению государственного имущества и грозило восемью годами тюрьмы.
Вначале Сичкин проходил как свидетель по делу, в котором фигурировали и другие известные артисты – Сличенко, Магомаев, Зыкина. Но для них все обошлось, а Сичкина поместили в тамбовскую тюрьму. «Там меня перекидывали почти ежедневно из камеры в камеру, надеясь, что уголовники в какой-нибудь со мной расправятся. Но они, напротив, плакали, прощаясь со мной».
Борис быстро нашел общий язык с уголовниками, пригодился евбазовский опыт: «Им со мной было весело, интересно, и меня спасала тюремная публика. Я же артист, для меня лучшее лекарство от тоски – это публика, готовая меня слушать. Я победил своё настроение. Я находил смешное в самом ужасном». Например, такое: «Нас, заключенных Тамбовской тюрьмы, окрыляла маленькая радость: проходя мрачными коридорами на допросы, мы видели на стене транспарант: «Ленин – с нами»!
Через год актера выпустили, следствие тянулось еще несколько лет, пока не закрылось окончательно за отсутствием состава преступления. «Дело было от начала и до конца сфабриковано. Оказалось, на самом деле это я недополучал по законам. Верховная прокуратура закрыла дело, его инициаторы были наказаны». Казалось, справедливость восторжествовала. Но, как говорится, не тут-то было…
Негласное клеймо «сидельца» перевело знаменитого артиста в «касту неприкасаемых» – его перестали снимать, приглашать на концерты, имя вырезали из титров, переозвучивали его роли. Сына Емельяна, способного композитора, исключили из консерватории.
Оставшись без любимой работы и опасаясь новых репрессий против близких, Сичкин принял непростое решение – бросить все и уехать за границу: «У меня была трёхкомнатная квартира с двумя балконами в Каретном ряду, в самом центре столицы. Для тогдашней Москвы, а для нынешней тем более – это богатство. У меня была дача в Новом Переделкино. У меня была машина, опять же роскошь по тогдашним меркам. У меня была известность: не было человека в стране, кто бы не знал Бубу Касторского…
В Америку – строить коммунизм
…Уехал я не в Америку, а уехал из Советской страны, бежал, можно сказать, от греха подальше. У меня был всего один чемодан на семью, сорок долларов на троих. Бежали в никуда. Английского я не знал совершенно. Всё, на что мог надеяться, это на моральную поддержку американцев. Уехав, я лишался профессии, достатка, друзей, своей культурной среды, зрителей, любивших меня. Я бежал не от них, я бежал от удушающей системы, от держиморд. Вы виноваты, – говорил я им, – система ваша, идеология ваша, суды ваши»…
Несмотря на драматизм ситуации – в 57 лет бросить все и уехать в никуда, Борис не терял знаменитого чувства юмора. Дома он устроил прощальный вечер. «Двери моей квартиры были открыты для всех, на оставшиеся рубли я накупил много продуктов и водки. Кто не боялся врага народа Бориса Сичкина, приходили, ели и пили. Было весело, только один человек был грустным – Люся Гурченко. Она как села в уголок, так проплакала до утра, будто провожала меня на тот свет». А виновник торжества, подняв бокал иронично заявил: «Лично я еду в Америку… строить коммунизм! Но, прошу, никому ни слова, иначе госдепартамент меня не пустит»!
Сичкин продолжал юморить в течении всей долгой поездки. «23 мая 1979 по дороге в аэропорт, мы ехали мимо огромного плаката с изображением Ленина с поднятой в приветствии рукой, который гласил: «Верным путем идете, товарищи!». В «Шереметьево» нас встретил транспарант: «Отчизну я славлю, которая есть, но трижды, которая будет!»
На борту самолета рейса Москва – Вена к пассажирам неожиданно обратился… сам Брежнев! Он благодарил «дорогих товарищей эмигрантов» за службу СССР, и желал успехов на новом месте. И никто не догадался, что это был неунывающий Сичкин, проникший в радиорубку! Сам он не признался в розыгрыше – не разочаровывать же попутчиков. «Спустя много лет, я встречал людей, которые говорят, что Брежнев был очень чутким человеком и даже пожелал эмигрантам счастливого пути! Как я сам отношусь к Брежневу? У меня нет к нему мстительных чувств, хотя его режим лишил меня Родины. Я таких во время войны повидал: он как был комиссар полка, так им и остался, а ему доверили супердержаву. Сам я коммунистом не был, бог миловал, но Брежнева – сыграл»!
Но к роли генсека Сичкин пришел не сразу. Начинал, как и другие бывшие наши звезды, выступая в эмигрантских ресторанах Нью-Йорка. Потом – на эстраде и варьете как исполнитель, и конферансье, выпустил две кассеты и пластинку со своими песнями, издал две книги воспоминаний. Дружил со многими знаменитостями, особенно с Вилли Токаревым, который посвятил ему одну из самых известных своих песен:
С Новым годом, тётя Хая! Вам привет от Мордэхая,
Он живёт на Пятой авеню. Боря Сичкин там соседом,
Угощал меня обедом, я ему в субботу позвоню.
Но главное, – Сичкину удалось вернуться в любимый кинематограф. «Мне повезло. Я не думал, что буду сниматься в Голливуде, но я снялся в шести фильмах. Я встречался с умнейшими, талантливейшими людьми, такими как актёры Энтони Хопкинс, Харрисон Форд, Джо Пеши, режиссёр Оливер Стоун. И все они тактично, интеллигентно вовлекали меня в свои беседы, несмотря на мой слабый английский и сильный русский акцент. Они очень уважительно относились ко мне, смеялись моим шуткам. Я получал огромное удовольствие от их компании».
…Ушёл из жизни Борис Сичкин 21 марта 2002 года в своей квартире в Нью-Йорке. Вечером возвращался после выступления, лифт в доме не работал. 79-летний артист поднялся пешком на пятый этаж, сел к письменному столу разобрать почту – накануне его утвердили на роль в очередном голливудском фильме. Но ни сыграть в нем, ни ответить на письма Сичкин не успел – так, за столом и умер, остановилось сердце. По желанию вдовы, после похорон, на которые собрался весь цвет нью-йоркской эмиграции, останки кремировали, урну отправили в Москву. Она долго хранилась у друзей артиста, лишь через шесть лет была помещена в колумбарий Ваганьковского кладбища.
«Люблю заряжать своим весельем других. Я не экстрасенс, но уверен, что давал заряд хорошего настроения всем, кто меня видел на сцене или на экране», – эти слова артиста могли бы стать его эпитафией.
Бигуди для Фрадкина
В завершение еще одна история из богатой эпопеи сичкинских розыгрышей, ставшая легендой. Касалась она серьезной истории – квартирной войны Сичкина с композитором Марком Фрадкиным. Они были членами одного артистического кооператива, и композитор положил глаз на жилплощадь уезжающего соседа. А тот хотел сохранить квартиру для тещи путем обмена «трешки» – одному столько не положено! – на «двушку». Надо было согласие общего собрания жильцов, но Фрадкин всех настроил против обмена, мотивируя тем, что «Сичкин бросает Родину и хочет выгодно переметнуться на Запад».
«С Фрадкиным во время войны мы были в одной части, где он заслужил звание «самый жадный еврей средней полосы России». Впрочем, я думаю, это было явным преуменьшением, и он вполне достоин выхода на всесоюзный, если не международный уровень. Плюшкин по сравнению с ним был мотом», – вспомнил в своей книге Сичкин.
В долгу он оставаться не привык. «Первое, что я сделал в Вене, это отправил вызов Фрадкину, и в придачу письмо следующего содержания:
– Дорогой Марик! Все в порядке, вся наша мишпуха уже в Вене, все удалось провезти и твое тоже. Как ты правильно сказал, таможенники такие же тупые, как вся вонючая советская власть и бигуди осмотреть не догадаются. Так и вышло, только у Симы очень болит шея, все-таки каждый весил три кило. Пусть Рая до отъезда тренирует шею, у тебя шея, конечно, покрепче, но ты ж в бигудях не поедешь. Как нам сказали, в Америке иконы сейчас идут слабо, а ты знаешь, израильтяне из голландского посольства совсем обнаглели и хотят за провоз 20 процентов.
Марк, прошло всего несколько дней, а мы уже очень соскучились. Все со слезами на глазах вспоминают твое последнее напутствие: «Я рад и счастлив за вас, что вы покидаете эту омерзительную страну, кошмарное наследие двух мерзких карликов: картавого сифилитика Ленина и рябого параноика Сталина. Дай вам Бог»! А как мы смеялись на проводах, когда ты сказал, что был и остаешься убежденным сионистом, а все твои якобы русские песни на самом деле основаны на еврейском фольклоре, сел за рояль, начал их одним пальцем наигрывать и объяснять, из какого синагогального кадиша они взяты... Короче, ждем тебя и Раю с нетерпением, дай Бог, уже скоро. Крепко обнимаем, целуем, Арон, Пиля, Сима, Двойра и Ревекка.
Как мне впоследствии сообщил Борис Брунов, Фрадкин тут же побежал в КГБ и начал клясться, что у него нет икон и валюты, и он никуда не собирается ехать. Там прочитали письмо и, пытаясь сохранить серьезное выражение лица, посоветовали успокоиться, его никто ни в чем не обвиняет, многие получают вызовы, но если он не собирается уезжать, ему не о чем волноваться. Фрадкин, тем не менее, был в панике, жена Рая на нервной почве начала курить.
Забегая вперед, – второй вызов и письмо, уже на адрес домоуправления «для Фрадкина» я послал из Италии, и третье, на адрес Союза Композиторов РСФСР Родиону Щедрину для Фрадкина – из Нью-Йорка. Фрадкин потерял сон, не помогало снотворное, снова побежал в КГБ, потом в домоуправление, ходил по квартирам, бился в судорогах и кричал, что он не имеет к этому никакого отношения, а все это провокации Сичкина. Рая курила одну за одной и дошла до 4-х пачек в день. В КГБ хохотали до слез и с нетерпением ожидали следующего письма»…
Естественно, такого натиска никто не выдержал, и квартиру обменять разрешили…